Почему нужно читать Дэвида Фостера Уоллеса прямо сейчас? Дэвид Фостер Уоллес: Это вода (2005).

Приветствую родителей и поздравляю выпускников 2005 года.

Плывут как-то две юные рыбки, а навстречу им рыбка постарше, кивает и говорит: «Привет, ребятки, ну, как вода?» Рыбешки плывут дальше, а через некоторое время одна спрашивает у другой: «Что ещё за „вода»?»

Стандартное требование к напутственной выпускной речи - использовать нравоучительные истории, притчи, что я и пытаюсь продемонстрировать. Это, вообще говоря, одна из лучших условностей жанра, но если вы уже беспокоитесь, что я собираюсь предстать перед вами умудренным годами, старым судаком, объясняющим юнцам, что такое вода, - не стоит. Я вовсе не старая мудрая рыба. Идея этой истории проста: именно самые очевидные и важные стороны окружающей реальности зачастую сложнее всего увидеть и выразить словами. В такой формулировке это, конечно, банально и избито, но дело в том, что в окопах повседневной взрослой жизни избитые банальности могут решать вопросы жизни и смерти, или, по крайней мере, в таком свете я хочу их вам представить этим чудесным ясным утром.

Конечно, основное требование к подобной речи такое: предполагается, что я буду рассказывать о смысле вашего обучения «свободным искусствам», пытаться объяснить, почему степень, которую вы сейчас получите, имеет общечеловеческую ценность, а не исключительно материальную. Так что давайте поговорим о самом главном штампе в этом жанре. О том, что обучение «свободным искусствам» не столько непосредственно наделяет вас знаниями, сколько учит думать. Если вы хоть чуточку похожи на меня когда я был студентом, вам никогда не нравилось это слышать и вы склонны считать это немного обидным - вопрос того, надо ли вас учить думать, решен уже тем, что вы поступили в колледж такого уровня. Но я хочу показать вам, что это клише вовсе не обидно, потому как действительно важная составляющая получаемого в колледже обучения «умению мыслить», связана вовсе не со способностью думать, а скорее с выбором того, о чем думать. Если абсолютная свобода выбора того, о чем думать, кажется вам слишком очевидной, чтобы тратить время на ее обсуждение, я прошу вас вспомнить о рыбках и воде и на немного осадить свой скепсис в оценке значимости абсолютно очевидного.

Вот еще одна маленькая поучительная история. Сидят двое в баре где-то в далекой глуши Аляски. Один из них глубоко религиозен, другой - атеист, и они спорят о существовании Бога с тем особым пылом, который появляется после четвертой кружки. И вот атеист говорит: «Не думаешь ли ты, что у меня нет конкретных причин не верить в Бога? Не думаешь ли ты, что я никогда не экспериментировал с молитвами и обращениями к Господу? В прошлом месяце я заплутал где-то вдалеке от лагеря и попал в дикий буран, не видно ни зги, минус пятьдесят… Тогда-то я и упал на колени и воззвал: «Господи, если ты есть, я потерялся в буране, мне не выжить, если ты мне не поможешь». И тут, в баре, верующий недоуменно смотрит на него в полном недоумении и говорит: «Ну так теперь ты должен верить. Ты же здесь, живой и здоровый». На что атеист лишь закатывает глаза: «Нет, приятель, просто пара эскимосов случайно проходила мимо и они указали мне дорогу к лагерю».

Очень легко проанализировать эту историю с позиции «свободных искусств»: одна и та же ситуация может интерпретироваться двумя людьми совершенно по-разному, если эти два человека верят в разные вещи и им свойственны разные способы извлечения смысла из жизненного опыта. Поскольку мы ценим терпимость и многообразие убеждений, мы никогда не скажем, что выводы одного из них верны, а второго - неверны или неправильны. И это хорошо. Вот только мы никогда не придем к ответу на вопрос, откуда именно идут шаблоны и убеждения этих людей. Я имею в виду, где в них они зарождаются. Как будто бы базовое отношение человека к миру, значение его опыта каким-то образом «заложено» в нем, как рост или размер ноги; или это автоматически следует из культуры, скажем, через язык. Как будто бы способ, которым нами извлекается смысл из опыта - не результат личного, целенаправленного выбора. Добавим сюда еще самоуверенность. Посмотрите, насколько абсолютно и безапелляционно тот атеист уверен в том, что никакого отношения проходящие мимо эскимосы к его молитве не имели! Конечно, множество религиозных людей также самоуверенны и тоже не сомневаются в своей интерпретации событий. Они, наверное, даже вызывают большее отторжение, чем атеисты, по крайней мере у большинства из нас. Но проблема религиозных догматиков в точности совпадает с проблемой неверующего из моей истории: слепая уверенность, недальновидность, которая приводит к такому совершенному заключению, что узник даже не подозревает, что он заперт.

Эта история учит нас тому, что вообще-то должно быть включено в понятие «учить думать». Быть чуточку менее самоуверенным. Быть немного критичным и сознательным по отношению к себе и своим убеждениям. Потому что очень многое из того, в чем мы склонны быть непроизвольно уверенным, совершенно неверно и оказывается результатом наших заблуждений. Я выяснил это на собственном опыте и вам, выпускникам, предрекаю то же самое.

Вот один простой пример совершенно неверной вещи, в которой я непроизвольно уверен: весь мой персональный опыт поддерживает прочную убежденность в том, что я и есть настоящий центр вселенной; самый живой и важный человек во всем существующем мире. Мы редко думаем об этой естественной, фундаментальной эгоцентричности, потому что она социально нежелательна. Но она свойственна каждому из нас. Это свойство по умолчанию, встроенное в наше бытие с рождения. Задумайтесь: центром всего, что вам известно исходя из опыта, являетесь только вы сами. Мир, каким вы его познаете, это то, что находится перед ВАМИ, или за ВАМИ, слева или справа от ВАС, на экране ВАШЕГО телевизора или компьютера. И так далее. Мысли и чувства других людей должны быть донесены до вас тем или иным образом, в то время как ваши собственные так непосредственны, насущны, подлинны.

Не волнуйтесь, я не начинаю читать вам мораль о сострадании, внимании к другим или о других так называемых добродетелях. Это не вопрос добродетели. Просто я предпочитаю приложить усилия и каким-то образом изменить или отбросить мое естественное, «заложенное изначально», исходное свойство быть центром мира, видеть и понимать все лишь сквозь призму собственной сущности. Людей, способных регулировать свои естественные, исходные свойства, мы порой зовем «приспособленцами» (теми, кто умеет приспосабливаться — прим. ред.; другой перевод — «уравновешенными»), и я настаиваю, что это не случайное слово.

Принимая во внимание окружающее меня академическое великолепие, уместно задаться вопросом, насколько эта задача управления «заложенными» свойствами требует знаний или ума. Это очень хитрый вопрос. Вероятно, самая опасная сторона академического образования - по крайней мере, в моем случае, - что оно поощряет склонность к сверхинтеллектуальному отношению к жизни, склонность спорить с самим собой об абстрактных вещах, вместо того, чтобы просто внимательно смотреть на происходящее прямо передо мной, на происходящее внутри меня.

Собственно, я уверен, что вы, друзья, уже знаете, как сложно оставаться внимательным и «включенным», не поддаваясь постоянному гипнотическому монологу, звучащему в голове (возможно, он продолжается и сейчас). Двадцать лет спустя после выпуска из колледжа я постепенно пришел к пониманию того, что это свойственное «свободным искусствам» клише об обучении думать - на самом деле сокращенный вариант более глубокой и серьезной мысли: «учиться думать» по сути значит «учиться управлять тем, как и о чем думать». То есть быть достаточно сознательным и понимающим, что выбрать, на что обращать внимание, и установить свой способ извлечения смысла из опыта. Потому что, если вы, будучи взрослыми, не можете это контролировать, ваша жизнь пойдет ко всем чертям. Вспомните другую расхожую фразу, что разум - великолепный слуга, но ужасный господин. Она, как и многие банальные фразы, неубедительна и безынтересна на первый взгляд, но по сути выражает великую и страшную истину. Ни капли не случайно, что люди, стреляясь, почти всегда направляют оружие куда? В голову. Они хотят покончить с ужасным господином. А истина в том, что большинство этих самоубийц по факту мертвы еще задолго до того как они спускают курок.

И я утверждаю, что настоящей, не ерундовой ценностью вашего обучения должна быть именно эта способность уйти от того, чтобы прожить свою уютненькую, удачную, почтенную взрослую жизнь мертвым, несознательным, рабом собственного ума, и естественного исходного свойства быть однозначно, абсолютно, безусловно одиноким изо дня в день. Это может казаться преувеличением или отвлеченной чушью, ну так я перейду к конкретике. Очевидно, что вы, выпускники, еще совершенно не представляете себе, что означает «изо дня в день». Оказывается, что во взрослой жизни есть такие значимые, существенные стороны, о которых никто не говорит на выпускных. Одна из них - это скука, рутина и мелкие разочарования. Родители и старшие товарищи, присутствующие здесь, прекрасно понимают, о чем я.

В качестве примера давайте представим себе обычный день взрослого человека. Встаешь утром, идешь на непростую, но захватывающую работу «белого воротничка», полученную благодаря диплому колледжа, работаешь восемь или даже десять часов, и к концу дня устаешь, становишься напряженным и тебе хочется лишь как можно скорее оказаться дома, съесть хороший ужин, может быть, часок проветриться и лечь пораньше, потому что, конечно же, на следующий день — все повториться снова. Но вот дела, ты вспоминаешь, что на этой неделе еще не пополнял запасы продовольствия и потому сегодня тебе никак не отвертеться от визита в супермаркет. Конец рабочего дня, ситуация на дорогах соответствует: все хуже некуда. Так что времени это занимает больше, чем можно было предположить. Когда ты все-таки достигаешь конечного пункта, в супермаркете полно народу - ведь сейчас самый час пик, то самое время, когда и все остальные люди пытаются забежать в магазин за продуктами после работы. Торговый зал залит ужасным светом, который дополняет вездесущая изматывающая попса, и в общем-то это последнее место на Земле, где хотелось бы оказаться, но вы не можете так просто зайти и выйти: нужно обойти все эти огромные ослепительные ряды, чтобы найти нужные продукты, приходится маневрировать этой бестолковой тележкой между других уставших, торопящихся людей и их тележек (и так далее, и тому подобное, не буду вдаваться в подробности), но в итоге вы находите все, что хотели взять на ужин, только вот теперь оказывается, что касс открыто недостаточно и они не справляются с осаждающей магазин толпой уставших покупателей. Так что очередь невообразимо длинна, что ужасно глупо и раздражает ничуть не меньше. Но вы же не можете излить свое недовольство на и без того обезумевшей кассирше, перерабатывающей на должности, ежедневная скука и бессмысленность которой превосходит рамки воображения, доступного нам, закончившим престижный колледж.

Тем не менее вы все же добираетесь до кассы и оплачиваете продукты и вам говорят «хорошего дня» голосом, который больше подходит самой Смерти. Вы везете жуткие рвущиеся пластиковые пакеты с едой в тележке, одно дурацкое колесо которой с маниакальным упорством тянет влево, через всю эту толкучку на замусоренной парковке, и все это для того, чтобы потом тащиться домой в час пик в переполненном внедорожниками и едва передвигающемся потоке машин, и так далее.

Конечно, всем вам это знакомо. Но до сих пор это не входило в вашу жизнь на правах рутины - днями, неделями, месяцами, годами.

Но войдет. Как и множество других однообразных, раздражающих, вроде бы бессмысленных действий. Впрочем, я не об этом. Суть в том, что такие мелкие раздражители и есть поле деятельности умения выбирать. Потому что пробки, заполненные толпами залы магазина, длинные очереди предоставляют время для раздумий. И если я не сделаю сознательный выбор, как думать и на чем сосредоточить свое внимание, я буду взбешен и несчастен всякий раз, когда мне придется идти за покупками. Ведь мной изначально движет уверенность в том, что все подобные ситуации в самом деле «про меня». Что центральную роль играют мой голод, моя усталость и мое желание поскорее попасть домой, а весь остальной мир, кажется, просто встает у меня не пути. И кто все эти люди? Посмотрите, как большинство из них отвратительно, как они глупы и безжизненны, как нечеловечески выглядит это стадо у кассы, как мерзко и грубо ведут себя громко разговаривающие по мобильному в очереди. И как это все глубоко несправедливо по отношению ко мне.

Или же, если моя исходная установка чуть более социально ориентирована, я могу проводить время в вечерней пробке, думая о том, как противны эти огромные дурацкие, перекрывающие полосу внедорожники, «Хаммеры» и пикапы, расточительно сжигающие бензин из своих эгоистичных стапятидесятилитровых баков, или о том, что патриотичные или религиозные лозунги, кажется, всегда наклеены на бамперы самых больших, самых мерзких и себялюбивых машинах, за рулем которых сидят самые неприятные… [отвечая на бурные аплодисменты] (правда, это пример того, как не надо думать)… самые неприятные, неосмотрительные и хамоватые водители. И еще о том, как наши внуки будут презирать нас за то, что мы безоглядно использовали все топливо, вероятно, безвозвратно загубили климат, как мы все испорчены, глупы и эгоистичны, как отвратительно современное общество потребления и другие подобные темы.

Думаю, идея ясна.

Если я приму такой ход рассуждения в магазине или на шоссе, ну что же… Многие из нас так и поступают. Вот только думать об этом так просто и естественно, что для этого не нужно делать сознательный выбор. Это наши «настройки по умолчанию». Это непроизвольный способ восприятия скучной, разочаровывающей, тесной стороны взрослой жизни, следующий из автоматического, неосознанного помещения себя в центр мира и понимания своих непосредственных ощущений и потребностей как приоритетных. Но дело-то в том, что, конечно же, думать о подобных ситуациях можно совершенно различным образом. В пробке, среди множества машин, которые стоят или еле ползут передо мной, возможно найдется человек (как раз во внедорожнике), переживший страшную автокатастрофу. Теперь от вождения его пробирает такой ужас, что психотерапевт посоветовал ему купить себе огромный, тяжелый джип, чтобы он чувствовал себя в большей безопасности. А может быть, в том «Хаммере», что только что меня подрезал, отец везет больного или травмированного малыша, стараясь поскорее попасть в больницу, и его действия вполне обоснованы, он торопиться куда больше моего и это я мешаю ему. Еще я могу попытаться принять во внимание, что все остальные люди в очереди в кассу, весьма вероятно, столь же устали и раздражены, как и я сам, а некоторые из них живут более напряженной, утомительной и тягостной жизнью, чем я.

Еще раз скажу: пожалуйста, не думайте, что я читаю вам мораль или считаю, что вы должны думать так, как я говорю, или что кто-либо ожидает от вас, что вы будете так думать автоматически. Просто потому, что это не так просто. Требуется желание и силы, и, если вы похожи на меня, в иногда вы не сможете этого делать - или банально не захотите. Но в большинстве случаев, если вы достаточно сознательны, чтобы позволить себе выбирать, вы можете решить по-другому взглянуть на эту жирную, измотанную, измазанную косметикой женщину в очереди, которая только что прикрикнула на сына. Быть может, она не всегда такая? Может быть, она три ночи провела без сна у кровати умирающего от костного рака мужа? Может быть, что эта самая женщина - клерк на скромном окладе в отделе учета автомобилей, которая как раз вчера помогла вашей жене решить неприятнейшую, выводящую из себя бюрократическую проблему, проявив немного чиновничьего сочувствия. Конечно, все это маловероятно, но вместе с тем не невозможно. Все зависит от того, как вы готовы взглянуть на мир, что готовы принять к рассмотрению. Если вы непроизвольно уверены в правильности собственного понимания реальности и исходите из своих естественных установок, тогда вы, как и я, скорее всего не будете рассматривать те возможности, которые не раздражают, вероятность которых ничтожно мала. Но если вы в самом деле научитесь проявлять чуткость, вы поймете, что есть и другие. Это будет в ваших силах: воспринимать эту сцену из переполненного, жаркого, тягостного потребительского ада не только как осмысленную, но даже священную, осиянную той же силой, что создала звезды, любовь, дружбу, мистической внутренней идентичностью всех вещей.

Мистика вовсе необязательно имеет отношение к истине. Единственная Истина - с большой буквы - это то, что предстоит решить вам: как вы будете пытаться воспринимать мир.

Я утверждаю, именно это - та свобода, которая является результатом настоящего обучения, обучения способности «приспосабливаться». Вы получаете возможность решать, что имеет значение, а что - нет. Вы сами выбираете, чему поклоняться. Ведь есть еще одна довольно странная истина: в повседневных окопах взрослой жизни на самом деле нет атеизма. Не бывает такого, чтобы человек не поклонялся чему-либо. Каждый поклоняется кому-то или чему-то. Выбор, присущий каждому из нас - это выбор предмета поклонения. При этом причина выбрать какого-либо бога или что-то духовное - Христа, Аллаха, Иегову, викканскую Богиню, Четыре Благородные Истины, или неоспоримый набор этических принципов - кроется в том, что практически любой другой предмет поклонения сожрет вас заживо. Если вы ставите превыше всего деньги и вещи, если в них вы видите смысл своей жизни, у вас никогда не будет их достаточно, никогда не будет ощущения достатка. Так уж это устроено. Возведите в ранг священного ваше тело, красоту, сексуальную привлекательность - и вам обеспечена вечная неудовлетворенность собой. А когда проходящее время и возраст начнут напоминать о себе, вы умрете миллион раз прежде, чем смерть действительно вас настигнет. В принципе, все это нам уже знакомо. Это знание спрятано в мифах, пословицах, банальностях, эпиграммах, притчах; заложено в основу всякого великого сюжета. Вся штука в том, чтобы не упускать его из виду, осознавать в повседневной жизни.

Поклоняйтесь силе, и вы добьетесь ощущения слабости и беспокойства, вам потребуется все больше и больше власти, чтобы заглушить собственный страх. Поклоняйтесь интеллекту, представлению о себе как о мудром человеке, и вы дождетесь, что будете чувствовать себя глупым, обманщиком, которого вот-вот разоблачат. Но коварство поклонения подобным вещам не в том, что это порочно или греховно, а в том, что оно бессознательно. Это естественное свойство. Это такая «религия», в которую вы непроизвольно уходите, день за днем, постепенно все более избирательно видя и оценивая вещи, при этом даже не вполне замечая, что происходит.

И так называемый реальный мир нисколько не будет препятствовать вашему существованию в этом исходном положении, потому что так называемый реальный мир, мир людей, денег и власти, радостно напевает себе под нос, барахтаясь в омуте страха, злости, разочарования, стяжательства и себялюбия. Наша современная культура приспособила эти силы так, что они привели к беспрецедентному изобилию, удобствам и личной свободе. Свободе каждого быть властителем крошечного королевства размером с черепную коробку в центре необитаемой вселенной. У такой свободы множество достоинств. Но, безусловно, есть несколько типов свободы, и о самом ценном из них вы немного услышите в большом мире, где все хотят, добиваются и выставляют себя напоказ. Та свобода, что в самом деле важна, связана с вниманием, сознательностью, тренировкой и умением действительно проявлять заботу о других людях и отдавать. Снова и снова, в самых мелких непривлекательных ситуациях, бесчисленное количество раз на дню.

Вот это - свобода. Это - быть образованным и понимать, как думать. Альтернатива? Бессознательность, свойство «по умолчанию», «мышиная возня», постоянное грызущее ощущение потери чего-то бесконечного.

Я понимаю, что этот разговор вряд ли уж так весел и беззаботен, и не вдохновляет так, как полагается напутственной речи. Но он о той самой, по моим представлениям, Истине (с большой буквы), только без миленьких риторических нарядов. Вы, конечно, вольны думать об этом по-своему. Я просто прошу вас не отбрасывать это как назидание грозящей пальцем доктора Лоры Шлезингер (американская радиоведущая, писательница, общественный деятель). Все это не имеет отношения к морали, религии, догмам и прочим серьезным вопросам о том, что ждет вас в жизни после смерти.

Эта Истина - о жизни до смерти.

О настоящей ценности настоящего обучения, которое практически не связано со знанием, зато прямо связано с сознанием; с сознанием того, что реально, что существенно, хотя и так успешно спрятано прямо у нас на виду, что мы должны повторять себе снова и снова:

«Это вода».

Это невообразимо сложно - оставаться сознательным и живым во взрослом мире изо дня в день. Что подтверждает еще одну великую банальность: век живи - век учись. И ваше дальнейшее обучение начинается прямо сейчас.

Книга, прогремевшая на Западе ещё в 1996 и переведённая на русский только в этом году. Говорят, книга - шедевр, а сам автор - гений. Его носили на руках, возвели на недосягаемый пьедестал. Заслуженно ли? Прослыть гениальным писателем достаточно легко. Главное, чтобы на всех углах трубили о гениальности и ещё хорошо бы, чтобы написанный роман был как можно менее понятен обычному читателю. Уоллеса и распиарили в своё время хорошо и книга его явно не для всех. Она - скучная, бесконечно тянущаяся, не имеющая определённого финала и непонятная.

Уоллес страдал депрессией и головными болями, и кажется мне, что писал он вовсе не для читателя. Писал для себя, чтобы справиться со своими внутренними бесами, утихомирить их. О читателе он не заботится. Он не их тех, кто разжёвывает написанное и кладёт читателю в рот, а тому остаётся только имеханически жевать. Уоллес использует огромное количество редких и выдуманных им самим слов, что ещё более усложняет понимание. Разные главы написаны разным способом. Здесь есть - диалоги, поток сознания, бесконечные описания каждой мелочи. Как вам глава, в которой наркоман ждёт женщину, обещавшую ему дозу? Всю главу он ждёт, ходит по дому, рассматривает дом. Насекомое на полке то вылезает наружу, то снова скрывается в дыре в стене. И так всю главу.

Время действия недалёкое будущее для Уоллеса и недавнее прошлое для нас (примерно 2008 год). США присоединили к себе Мексику и Канаду, превратив последнюю в свалку опасных отходов. Неудивительно, что в Канаде процветает сепаратизм и начинается борьба за независимость. Общество потребления дошло до абсурда. Продаётся всё, включая наименования годов. Любой, заплативший достаточно денег может назвать год в лучшем случае год Радости, в худшем - год Впитывающего белья для взрослых «Депенд».

Место действия - Энфилдская Теннисная Академия и находящийся рядом реабилитационный центр. Главные герои - руководитель центра Гейли и ученик Академии аутист Хэл. Читать про Хэла было в разы интересней, чем про реабилитационный центр и поиск видеофильма «Бесконечная шутка», от которого, говорят, умирают от смеха. Про поиск забудьте. Динамичности он прибавляет и тонет в море слов.

Единственный смысл, который мне удалось вычленить в этом море - это сатира на общество, государство и жизнь в целом. Больше всего понравилась и поразила сцена с Хэлом, когда он выдаёт длинный глубокомысленный диалог, а собеседники слышат только нечленораздельные звуки и видят искажённое лицо с выпученными глазами. Аллюзия на общение, когда говоришь человеку умные вещи, раскрываешь душу, а тот смотрит с отвращением и кричит, что ты сумасшедший.

Рецензия получилась немаленькая, но и сама книга огромна - больше тысячи страниц (говорят, Уоллес ещё и сократил на 600). Прочитала я все эти страницы легко, с минимальным пониманием и пазл в голове так и не сложился. Оценить не могу. Не поняла, бред это или что-то гениальное. Скорее всего, ни то и ни другое.

«Конец тура» – фильм Джейсона Понсольдта, посвященный Дэвиду Фостеру Уоллесу, еще летом вышел в американском прокате. В Украине же трудно представить себе дистрибьютора, который рискнул бы привезти ленту к нам, даже несмотря на то, что в главных ролях тут – Джейсон Сигел и Джесси Айзенберг, относительно известные актеры. Первого у нас могут помнить по сериалам «Как я встретил вашу маму» и «Freaks and Geeks», Айзенберг в свое время примерил образ основателя соцсети Facebook в фильме Дэвида Финчера «Социальная сеть». Проблема в том, что картина вышла слишком уж камерной, в ней нет ни намека на привычный «экшн»: она, по сути, представляет собой один большой разговор между журналистом и писателем. Максимум действия – это когда две черных собаки (Уоллес в реальной жизни очень любил собак) тревожат сон героя Айзенберга и забираются к нему в постель.

«Конец тура» поначалу кажется настоящим издевательством и насмешкой над творчеством Уоллеса. Дурацким голливудским упрощением всего.

Сам же Джейсон Сигел в образе Уоллеса смотрится как огромная и в чем-то нелепая карикатура на великого писателя. Грузный и слегка неуклюжий человек, напяливший на себя бандану, ставшую по случайности своеобразным «фирменным знаком» Дэвида. Айзенберг в очередной раз играет нервного и зажатого героя, его голос практически весь фильм дрожит.

Но затем начинают проглядывать детали – и впечатление меняется. Уоллес с упоением смотрит телевизор (и позже признается, что ТВ – это его главная и единственная зависимость), покупает желатиновых мишек и волнуется перед публичными чтениями. И это человек, написавший 1000-страничный роман, в котором есть примерно все на свете: наркотическая зависимость, семейные неурядицы, суицид, общество потребления и индустрия развлечений, теория кино, квебекский сепаратизм и большой теннис. Все эти темы гармонично уживаются в непростом для чтения тексте, вызывая в сознании образ невероятно одаренного автора-интеллектуала. А на деле Уоллес души не чает в своих собаках, живет в захолустье, жует табак и желатиновых мишек, и стесняется признаться, что без ума от Аланис Мориссетт.

Фильм Понсольдта хорош хотя бы тем, что в нем проговаривается одна ключевая мысль для понимания того, каким Дэвид Фостер Уоллес был человеком. Он никогда не романтизировал какую-либо зависимость (вроде образа «вечно пьяного писателя»), и вместе с тем не строил из себя «простого парня из народа». Уоллес не отрицал этот мир, но и не идеализировал его, а всеми доступными средствами пытался сделать только одно: распахнуть свои глаза пошире и вглядеться в окружающую реальность. Подметить каждую деталь и мелочь. Поэтому читать этого автора, конечно, невероятно сложно (даже ваше отменное владение английским не спасет – придется то и дело заглядывать в словарь). В той же «Бесконечной шутке» читателя поджидают безумные сюжетные переходы, тонна сносок, отсутствие линейного времени и так далее.

Ведь кто главные герои книг Дэвида Фостера Уоллеса? Мы – фрустрированные, одинокие и закомплексованные смотрители телевизора

Но вся эта постмодернистская стилистическая эквилибристика – не от зауми, не потому что автор пытается казаться умнее, чем он есть. Все это нужно, чтобы навести максимальную резкость на персонажах и атмосфере. Ведь кто главные герои книг Дэвида Фостера Уоллеса? Мы – фрустрированные, одинокие и закомплексованные смотрители телевизора, на которых сверху давит «американская мечта» (или просто желание наконец разбогатеть и ничего не делать) и что-нибудь высокодуховное (вроде религии), а снизу сбивает с ног монотонная рутина.

Отличный пример специфического чувства юмора Дэвида Фостера Уоллеса – в кадре из фильма «Короткие интервью с подонками» (экранизация одноименного сборника рассказов писателя). С виду обычный мужчина жалуется на камеру о своей большой проблеме в сексуальной жизни, которая мешает ему жить:

Почему вообще Уоллес стал писателем? Родители (оба профессоры) воспитывали его как абсолютного гения, читали мальчику на ночь того же «Улисса» Джойса, Дэвид всегда демонстрировал потрясающие результаты во всех учебных заведениях, был невероятно спортивным ребенком и даже достигал знаковых результатов в большом теннисе. Он мог бы стать кем угодно, но почему-то выбрал именно стезю писателя. Вообще, проблема «писателя» как такового в последнее время возникает невероятно часто. Слишком много людей суются в это дело (заведомо неблагодарное – и об этом, кстати, тоже говорится в «Конце тура»), перенимая только самые романтичные атрибуты.

Купить себе трубку из резного дерева и хороший табак, обзавестись винтажной пишущей машинкой и молчать в компаниях, создавая вокруг себя ореол загадочности – для этого больших умений не нужно. Людям, которые случайно занялись писаниной, будет просто нечего сказать – и они примут это за «муки творчества». Причем у этих «случайных авторов» что-то все же может получаться: какие-то рассказы, а то и целые повести, романы. Но в этом не будет ни грамма подлинности, а разной степени умелости заимствования у других писателей. Или жуткие, непростительные шаблоны.

Писательство – это когда ты по-другому просто не можешь. Единственное условие, оправдывающее это занятие. Собственно, вся история жизни Дэвида Фостера Уоллеса – хороший тому пример. Он выбрал писать, потому что это был прежде всего его способ справляться с собой. Разумеется, неплохо уже в 25 лет, едва только выпустив дебютный роман, стать самым многообещающим автором Америки. Однако у всего этого есть и обратная сторона, которую обычно упускают из виду. Большие знания и большой ум – это не только интеллектуальное превосходство, но еще и тяжелое бремя и огромная ответственность. Слава – то же самое, скорее, проклятие: как после успеха проверить, кто действительно по-прежнему твой друг, а кто просто желает погреться в лучах твоего успеха? Помимо этого, Уоллеса грызло еще много других вещей.

«Плывут рядом две молодые рыбы и встречают старую рыбу, она кивает и говорит: «Доброе утро, парни, как вам вода?» Молодые рыбы плывут дальше, через некоторое время одна из них поворачивается к другой и спрашивает: «Что такое «вода», черт подери?»

Смысл этой истории в том, что самые очевидные и важные истины часто труднее всего увидеть. Это утверждение выглядит ужасно банально, но в окопах взрослой жизни банальности иногда становятся вопросом жизни и смерти.

Представьте обычный день. Вы встаете утром, идете на свою тяжелую работу, работаете 9–10 часов. В конце дня вы устали, напряжены, и единственное, о чем мечтаете, – вернуться домой, поужинать, расслабиться пару часов и рухнуть в постель пораньше, потому что завтра опять надо вставать и повторять все снова. Вдруг вы вспоминаете, что дома нет еды, потому что на неделе у вас не было времени сходить в магазин из-за напряженной работы. Вы садитесь в машину и едете в супермаркет. Конец рабочего дня, повсюду пробки. Поездка занимает намного больше времени, чем должна бы, и когда вы наконец добираетесь до места, там уже полно народу. Все закупают продукты после рабочего дня, магазин отвратительно освещен бьющими в глаза флуоресцентными лампами, играет какая-то убивающая душу попса, и это последнее место на Земле, где вам хотелось бы быть.

Вы не можете просто быстро уйти. Вам приходится ходить по магазину среди огромных рядов полок и толп людей, чтобы найти нужные продукты, приходится маневрировать со своей дрянной тележкой среди всех этих усталых и спешащих людей с их тележками. Конечно же вокруг старики, медленные, как черепахи, а дети перегораживают проход, и вам приходится, стиснув зубы, вежливо просить их посторониться. В конце концов вы набираете все, что нужно, для ужина, но тут оказывается, что, несмотря на вечерний ажиотаж, открыто недостаточно касс, поэтому к ним длинная очередь. Это глупо и ужасно бесит, но вы же не можете выместить свою злость на и так издерганной кассирше.

Наконец, вы доходите до кассы, оплачиваете свою еду, ждете чек, вам говорят «Спасибо, приходите еще» таким голосом, словно это голос самой смерти. Потом вам еще надо везти пластиковые пакеты в тележке через забитую и грязную парковку и постараться загрузить их в машину так, чтобы по дороге все не выпало и не рассыпалось по багажнику, и ехать домой через пробки.

Именно посреди этого мелкого изматывающего течения жизни мы делаем очень важный выбор. Стоя в пробке на дороге или продираясь через толпу в супермаркете, я могу решить, на что мне обращать внимание, а на что нет.«Стандартная настройка» в моей голове говорит мне, что главное во всех этих ситуациях – я, мой голод и усталость, желание попасть домой, и начинает казаться, что окружающие тут только для того, чтобы мне мешать, и кто вообще все эти люди? Посмотрите, как отталкивающе выглядят большинство из них, какие пустые у них глаза, когда они стоят в очереди к кассе, как грубо и раздражающе громко говорят по телефону. Это несправедливо: я тяжело работал весь день, я голоден, устал и теперь не могу попасть домой, чтобы поесть и расслабиться, из-за этих чертовых, тупых людей.

Такие мысли приходят легко, автоматически, так что и выбора никакого не требуется. Мышление в таком ключе – естественная «стандартная настройка». Это жизнь на автопилоте, бездумное ощущение всего скучного, раздражающего, тесного в нашей взрослой жизни, которое основано на неосознаваемой вере в то, что мы – центр вселенной, и наши сиюминутные потребности и переживания должны управлять этой вселенной. Но думать о подобных ситуациях можно и по-другому. Например, представить себе, что в том «Хаммере», который только что меня подрезал, отец везет маленького больного ребенка в больницу, он очень спешит и у него намного больше причин для спешки, чем у меня, – получается, что я ему мешаю, а не наоборот.

Это тяжело, требует воли и душевных усилий, бывают дни, когда вы, как и я, просто на это не способны. Но если вы достаточно осознаете себя, чтобы сделать выбор, вы сможете принять решение и иначе посмотреть на ту толстую накрашенную тетку с пустыми глазами, которая орет на своего ребенка в очереди к кассе супермаркета. Может, она не всегда такая, может, она три ночи подряд не спала, сидя у постели мужа, умирающего от рака. А может, это та самая женщина, которая за нищенскую зарплату работает на почте и вчера из простой доброты помогла вашему мужу или жене разобраться с какой-нибудь ужасной бюрократической волокитой.

Если вы действительно научились думать и быть внимательными, вы поймете, что у вас есть выбор. Вы сможете воспринимать ситуации, подобные этому потребительскому аду, где тесно, шумно, ужасно медленно, как ценные и даже священные, наполненные теми же силами, что зажигают звезды, – состраданием, любовью, внутренней гармонией и единством всех вещей. Истина состоит в том, что мы можем решать, как смотреть на ситуацию, что обладает смыслом, а что нет, чему или кому поклоняться.

В окопах повседневной взрослой жизни не бывает атеистов. Невозможно жить и ничему не поклоняться. Каждый во что-то верует. Мы можем только выбирать, во что именно. Главная причина, по которой мы выбираем в качестве объекта поклонения Бога или духовную сущность – будь это Иисус Христос, Аллах или какой-то набор нерушимых этических принципов, – в том, что, если вы будете поклоняться чему-то другому, оно съест вас заживо. Если вы поклоняетесь деньгам и вещам – то есть видите в них – вам никогда не будет достаточно того, что у вас есть. Если вы чтите, как святыню, свое тело, красоту и сексуальную привлекательность – вам всегда будет казаться, что вы уродливы, а когда возраст начнет сказываться на внешности, вы умрете миллион раз еще до того, как придет время вас хоронить. На каком-то уровне мы все это знаем – через мифы, пословицы, притчи. Сложность в том, чтобы держать эти истины в голове каждый день. Если вы благоговеете перед властью – всегда будете ощущать себя слабым и испуганным, и вам нужно будет все больше и больше власти над другими, чтобы сдерживать свой страх. Если вы возводите в культ свой интеллект, мечтаете, чтобы вас считали умным, – вы будете постоянно казаться себе глупцом, обманщиком, которого воn-вот разоблачат.

Коварство этих культов не в том, что они злы или греховны, а в том, что они неосознаваемы. Это «стандартная настройка». Вы скатываетесь в нее потихоньку день за днем, ваш взгляд и система ценностей становятся все более избирательными, а вы даже до конца не понимаете, что делаете. Мир не будет мешать вам жить «стандартно», потому что мир людей, власти и денег отлично работает на топливе из страха, презрения, недовольства собой, честолюбия и поклонения самому себе. Наша культура использовала эти силы, чтобы создать невероятный уровень богатства, комфорта и личной свободы. Свободы быть повелителями крохотного королевства в нашем черепе, одинокими в центре мироздания. Эта свобода дает немалые преимущества. Но есть и другие виды свободы, и о самой ценной свободе вы не услышите в большом мире побед, достижений и самопрезентаций.

Настоящая свобода требует внимательности, осознанности, дисциплины и труда, способности действительно заботиться о других и жертвовать собой ради них – снова и снова, каждый день, через множество мелких, обыденных, совсем не «красивых» поступков. Это настоящая свобода. Альтернатива ей – бездумная жизнь, «стандартная настройка», погоня за успехом и постоянное гнетущее чувство, что вы имели, но потеряли что-то бесконечно важное.

Возможно, все это звучит не очень увлекательно. Конечно, вы можете думать и поступать как хотите. Но прошу вас не отбрасывать то, о чем я говорил, считая это чем-то вроде назидательной проповеди. Я говорю не про мораль, религии, догмы или глобальные вопросы вроде жизни после смерти. Истина с большой буквы – о жизни до смерти. О том, как дожить до 30 или, может быть, даже 50 лет, не мечтая пустить себе пулю в лоб. Речь о простой осознанности – отдавать себе отчет в том, что реально, что действительно важно, но так глубоко скрыто в привычном, что приходится напоминать себе снова и снова: «Это вода, это вода!»

D. Foster Wallace «Commencement speech to a graduating class at Kenyon College, Ohio» theguardian.com/books/2008/sep/20/fiction

Дэвид Фостер Уоллес (англ. David Foster Wallace; 21 февраля 1962, Итака - 12 сентября 2008, Клермонт) - американский писатель, мыслитель-эссеист.

Биография

Дэвид Фостер Уоллес родился 21 февраля 1962 года в Итаке, США. Отец - Джеймс Дональд Уоллес, философ, профессор Иллинойского университета. Мать - Салли Уоллес, преподаватель-англист, профессор Паркленд-колледжа в Шампейне.

Дэвид учился в Шампейне, затем в Урбане, в школе увлекался теннисом. Закончил Амхерстский колледж, который закончил в своё время и его отец. В колледже изучал философию, английский язык и литературу, защитил диплом по модальной логике, отмеченный премией, а потом - по английскому языку и литературе. Оба диплома получили высокую оценку summa cum laude (1985). В 1987 году получил степень магистра изящных искусств (словесность) в Аризонском университете. С 2002 преподавал в Помона-колледже в Клермонте. В 2004 женился на художнице Карен Грин. Любил собак, часто подбирал бездомных псов.

В течение многих лет испытывал тяжелые приступы депрессии, лечился различными средствами, включая электрошоковую терапию. После того как он начал испытывать серьёзные побочные эффекты от медикаментов, в июне 2007 года по совету врача перестал их принимать. Когда он вернулся к медикаментозным средствам, они уже утратили свою эффективность. В последние месяцы его депрессия в особенности усилилась. 12 сентября 2008 года покончил с собой (повесился).

В фильме Конец тура Уоллеса сыграл актер Джейсон Сигел.

Творчество

Наиболее известен тысячестраничный роман - Бесконечная шутка (1996), который журнал Time включил в число ста лучших англоязычных романов ХХ в.. Критика видела в Уоллесе одного из наиболее интересных и перспективных американских прозаиков конца ХХ - начала XXI столетия. Выступал также как оригинальный эссеист («Всё и ещё больше: краткая история бесконечности», 2003, и др.). Был лауреатом многочисленных премий, его романы, новеллы и эссе переведены на многие языки мира.

Произведения

Романы

The Broom of the System (1987)
Бесконечная шутка / Infinite Jest (1996)
The Pale King (2011, посмертно, незавершен) - роман выдвигался на Пулитцеровскую премию.

Сборники новелл

Girl with Curious Hair (1989)
Короткие интервью с подонками / Brief Interviews with Hideous Men (1999, экранизация Джона Красински, 2009, )
Oblivion: Stories (2004)

Эссе

A supposedly fun thing I"ll never do again: essays and arguments (1997)
Everything and more: a compact history of infinity (2003)
Consider the lobster and other essays (2005)
This is water: some thoughts, delivered on a significant occasion about living a compassionate life (2009)
Both flesh and not: essays (2012)

Интервью

Lipsky D. Although of course you end up becoming yourself: a road trip with David Foster Wallace. New York: Broadway Books, 2010.
Burn S. Conversations with David Foster Wallace. Jackson: University Press of Mississippi, 2012
David Foster Wallace: the last interview and other conversations. Brooklyn: Melville House, 2012